Из готовящейся книги «Пёстрые устройства» (Москва, Полифем)
Ибо она
ЗАТЫЛОК, покоившийся на подушке, не был хмельным. Мы не слышали слов друг друга. Такая бесстыдная лужа в ванной. Нас разделяли годы. Глядя в лицо Максин, я уставилась на незнакомку, которая вышла из кромешного леса насквозь мокрая. Я вышла из случайной постели, ярко-красное буйство раззадорило шумных собак. Все-таки я платила за жильё и обеспечивала её. Она извинялась за это. Договор, не требующий проверки. Cнаружи, на стоячей воде, был начертан эпиграф. Он больше меня, возможно, хотя и моложе. Я сумела добраться до дома, вся липкая, как амфибия, от пота. Солнечный свет из окна заигрывал с её золотыми кудрями — удар кулаком в глаз. Справа налево и слева направо, пока борта её тела не превратились в контуры. Ошарашенный, он спрятался в комнате, напевая про себя обрывки песен о чем-то, что было ему неизвестно. Или мне нужно сказать что-то злобное? Какая-то пасторальная гравюра, приторная, но нежная, если поставить на паузу. Я ринулась к ней, поддержала. Меня трясёт, уничтожь его. Я погрязла в путаных воспоминаниях, которые никак не удавалось восстановить. Где он находит друзей? Максин ответила мне: «Но это опять была только ты». Несмотря на машины, дым, многоязычие, радио и бытовую технику, ровное широкое гудение рельсов, тревогу, с которой взгляд движется, чтобы найти телефон, и все произвольные цвета, я все та же. Опустите стекло, повернитесь лицом к пристани. Возможно, я стояла на простом школьном дворе.
Перевод Е. Захаркив
Квадрат, откройся (фрагмент)
Пустая заметка
Когда кто-то слушает становится
Не заканчивай мысль
Ведь она запрячет
Страница не раздуется
Лёгкие да
Это звон между
Стуком и светом
Над кухней вращаясь
Здесь
Кухня
Сначала жидкость, а после
Почти ничего
Иллюзия
Следующая из
За
Что потрачено
Как если бы благодарность была вещью
Для сдачи
Сдайся
Отбитой вещью
Но немного трат, к примеру, лишний удар
Создает догмочку
Сердитый взгляд
Ни действенное ни вредное
Что-то здесь нужно
Решение
С возможностью всё вернуть или зависнуть между
Между нами и вещью
Ни твоей, ни моей
Владеющей нами
Связующей нас с насилием
Перевод А. Родионовой
[. . .]
Сказано это хорошо
Видеть
Лицо
Содержащее
Имею в виду смешивание людей
Удовольствия абстракции
Встреча в холоде
Усиливает
Так что коробка одинаково представлена
С перспективы любой
Стороны и своей открытой
Дистанции
Любая комбинация распакует
Уже сделанное
Нет больше работы
Даже рассвет будет перемаркирован
[. . .]
Счет без цели
Открытые руки развертывают
Надежда без надежды
Как будущая гравировка
Между словом и делом
Живет маленькая обманка
Нанятая
Чтобы понимать людей
Когда-нибудь
Кто-нибудь скажет
Ворча
Смеха ради
Можно любить среди слов
Долгое время
В плохие времена
Друзья строят обманные гнезда
[. . .]
Старая песня
О том, что за черт
Растворяется в
Ступе
Доливается
И чашка
Сегодня
Они полны
Благодари что-то другое
Не себя за это
Чтобы избежать жадности
Которая смущает
Ты и я смутились
Необоснованно, друг
И молодежь тоже
Давайте не продолжать это
Перевод Г. Ермошиной и А. Уланова
Шум Адорно (фрагмент)
согласие на несколько заявлений, которые нужно знать принципиально, чтобы обвинить в убийстве (Партитура)
········· Я никогда не видел мёртвого смущающий объем информации
········· один широкая циркулярная логика два мы согласились припарковать
········· три каждый перенесен с предыдущей страницы в предшествующем предложении разница мировоззрений необходима я служу в Сенате
········· Это подняло настроение нам план ремонта дороги извинят им это, в мирные времена
········· разница моего здравого ума став несколько подавляюще громким никого не изображено один два три перенесен в судебной повестке
········· обедал — точное предложение означает завершенную мысль либо вегетарианскую либо поэт пережил слово смерть результат нельзя было предсказать став зависимым от
········· другие люди встали между многие видели, как шло два человека клёпка
против нашего лучшего суждения инвазивным видам было разрешено появиться в незащищенных
········· слепые пятна или прекращение прений осмос один бродяга два выкрики громко три каждый перенесен с предыдущей страницы в будущей ситуации
········· цитации жил там впервые «это не проза» всё ещё клёпка Роузи стала символом безработицы конституция упивается формальностями думаю, что понимаю смысл сего документа чем была я к этому, без вопросов кто было оно к этому, без вопросов
········· пережили слово смерть зная литературу пунктирную линию они подписали никогда не видела я песня из слов перемешанных так, что все фигуры речи черпают удары из своих корней Не то чтобы поджидает какая-то суровая ответственность Не то чтобы это удовольствие от Где обвиняемый стоял в ожидании Не то чтобы эта картина о
········· Где этот был защищен тем Вместе с Так чтобы апелляция там не была и вот сделать сейчас действия причинены химикатами Покидая землю ради одной фразы: она встретилась мне раньше во тьме
Исполнителям: плотность увеличивается к концу партитуры
Перевод В. Фещенко
Игра памяти (фрагмент)
Пролог
(Сказка на ночь/беседа в маленьком палаточном городке где-то на солончаках).
РЕПТИЛИЯ
Если я расскажу тебе лишь об одной вещи, которую я помню, ты подумаешь, что я кретин, потому что помню только одну вещь. Это то, что отличает театр от реального разговора. Если я предоставлю тебе несколько моих самых ценных воспоминаний, ты, вероятно, поверишь, что их было больше, и я заслужу твое уважение. Это сделает театр чуть более похожим на настоящую беседу.
ПЕЛИКАН
У меня есть работа, и, в общем-то, это всё, о чем я могу думать. Я думаю так: память — это не что иное, как слова, хранящиеся в неэффективном компьютере. То, что ты запомнишь из этого разговора, не будет иметь ничего общего с тем, что скрывается за его конструкцией. Такое понимание способствует успеху бизнеса. Я знаю, что люди хотят видеть только верхушку айсберга. Бизнес — это нечто подобное успешному кабаре.
РЫБА
Я долгое время страдала от иллюзии, что воспоминания подавляют переживания. Теперь иллюзия — это практически единственное мое воспоминание — что мне холодно, и что мне холодно уже давно, и что эта иллюзия и привела меня постепенно к холодности. Впрочем, возможно, потом мне не будет холодно. Тогда я вспомню что-то другое, а не это. Я забуду историю, к которой обращаюсь сейчас. У каждого свой театр. Я предлагаю свой как экспонат или симптом моей персональной сцены.
РЕПТИЛИЯ
Что это за хам?
ПЕЛИКАН
Живой портрет континентального дрейфа.
РЫБА
Зависть — болезнь 90-х, а не…
ПЕЛИКАН
…человек, он должен быть продаваемым, он должен быть там люксовым, но не должен заставлять обычного потребителя чувствовать себя ничтожным, это должно быть что-то нешаблонное, но что-то вроде того, что обычный человек видит в себе, что-то, что он может расширить.
РЫБА
Вы, должно быть, изобретатель игрушек. Изображение на внешней стороне коробки горячее и яростное; сама игрушка внутри — серая и холодная. Отсюда мы узнаем, что игрушки — это души агрессоров.
РЕПТИЛИЯ
Что это за хам?
ПЕЛИКАН
Вещь, которую ты хочешь купить. Вещь, которую я хочу продать. Есть во что поиграть!
РЕПТИЛИЯ
Вроде я помню, кто это: здесь спал мужчина. В своих мыслях он переходил все границы, он говорил, что это уводит меня во сне дальше, чем ожидалось, далеко заводит. Небо гудело в тусклом поле. Приятный гул заглушал вытесненные события, разыгрывающие свои безумные мелодрамы: женщины большими группами поднимались наверх в квартиры, оставляя внизу одиноких мужчин, имитирующих повадки ящериц, затем снова появлялись, смеясь и кусая с оттенком тошнотворной искренности, но отдаленное жужжание уводит его в сторону от этого центрального события, и он наслаждается…
Перевод Е. Сусловой
Океан подступает к Берлину
Чей-то промельк на берлинской улице, под открытым небом. Не я ли это — украдкой? Или нечто другое? Приближая сеть окрестных улиц, с людьми, что прячутся в порталах реконструкции, несколько из них на тротуарах, сужающихся, мощённых булыжником или плиткой, какие-то улицы настолько широкие и прямые, что истощают саму идею ходьбы, в любом направлении, но и на них есть гуляющие, хотя, как мне кажется, это занятие не из приятных, вспоминаю приятные, как вариант — навязчивое воспоминание или чувство зарождающейся влюблённости пускается вслед за моим следом с позиции всевидящего ока на цифровом устройстве наблюдения, которое есть и у тебя на компьютере, и так я замечаю, что копирую гугл-карты, но только в 3D. Этот мир слишком скуден. Полнота исчезает. Океан звука набухает и отступает через пустоты, оставшиеся от дорожного шума. Метла скребёт пол патио на первом этаже, уже чистом, как свист. Затем океан звуков, затем царапанье метлы, затем выдох, исходящий в свист. Подметальщик опускается на мягкое сиденье садового стула. Звук бьёт ключом, расходясь на высоких частотах. Стихии отдаются стихиям. Океан подступает к Берлину. Шпрее тихо течёт через город, не возмутимая ни усилением волн, ни угрозой бескрайности — вод, смешанных в зелье печали, в синеватые вспышки за больничным окном то на этой, то на другой стороне Шпрее. Фуга синеватых вспышек, мётлы скребут поверхность. Время мигает в их гипнотическом сне. Мигает, опять мигает, невольно будоража радар. Устройство тащится за временем в пустоте с помощью датчика слежения. Следить и ловить след и ловить. Затем звуковая волна едва не поглощает город в искушении, идущем от ума — извне-изнутри. Приближая не меня — нечто другое. Или просто нейронные игры. Затем уже реальная волна угрожает сокрушить Шпрее — Шпрее, безмятежную и небрежную. Сквозная линия стремится слиться с Хафелем, впасть в Эльбу, разомкнуться в Северное море. В окружённую сушей Балтику через Кильский канал. Радионуклиды попадают в образцы, собранные учёным. Подметальщик снова опускается на мягкое сиденье стула, теперь уже на океанском лайнере. А в этот раз на лодке, доставляющей научное оборудование на испытательные полигоны. Кто-то дальний, неясный, возможно, подметает поверхность океана. Сигнал о выполнении задачи выдоха — немного тяжёлого после усердных движений — и наслаждение отточенного жеста. Время снова мигает, сокращается в замыкании, попадает в зону слежения, а затем на радар. Куда ушло время, спрашивает кто-то из гаража, мимо которого прохожу в Шпандау или окрестностях другого города. Время темно во облацех. Струится через детский голос по громкой связи. Я или я-другое снова подслушивает личный разговор, захваченное или перехваченное наблюдением, сны снова возвращаются туда, где мы живём, жили или будем жить в искажениях времени.
Перевод М. Малиновской
Игрушечные лодки
Я ПРЕДПОЧИТАЮ распространять нарратив, а не отрицать его.
Враги нарратива — те, кто верит в него, и те, кто его отрицает. И вера, и отрицание ставят существование под сомнение. Нарратив существует, и аргументы как за, так и против него, фальшивы. Нарратив — как пинг-понг между слепыми зонами, если рассматривать в свете его преимуществ и недостатков.
Нарратив сохраняет в своих границах как преимущества, так недостатки. Он может демонстрировать свое собственное развитие, мутируя в ходе истории. В этом его огромное преимущество. Реализуя свою изменчивость, он достигает непрерывного существования.
Нарратив можно считать персонажем, и его недостатки заключаются в его «способности наблюдать за собственной практикой создания фейков». Если этот нарратив что-либо имитирует, его цель состоит в том, чтобы убедить аудиторию наслаждаться этой имитацией, независимо от того, правдива она, или резонна.
Те, кто против этой уловки — враги нарратива, но и они являются частью истории. Они — субъекты в гипотетическом мире истории. «Я» — это тоже предмет нарратива; я повсюду вижу врагов.
Поскольку нынче ничего не случается, ни погоды, ни битв, ни утром, ни вечером, я решила начать свой отчет с небольшой басни или же нарратива. Но в пути меня задержал вопрос, норовящий уловить на лету то, что составляет наррацию. Что означает позволить себе такую поблажку? Поблажку в виде небольшого рассказа? Тем временем мы потерпели поражение, и мой отчет стал частью истории.
Это весьма неточный перевод отрывка из книги эссе Жан-Пьера Фэя Рассказ гуннов. Это рассказ о соблазне изложить рассказ, чья судьба по простому стечению обстоятельств — стать частью истории. Фэй излагает нам рассказ о рассказе, а не оригинальный рассказ, что исчез в истории вместе с врагом. Оригинал был заменен рассказом, выполняющим функцию критики. Критика приводит свой рассказ в качестве примера. Или, с другой стороны, можно посмотреть на это так: рассказ может быть примером рассказа и, таким образом, служить критикой.
Каков Статус Нарратива в Твоем Творчестве?
О, эти лодки такие большие, не так ли?
Что натолкнуло тебя на эту идею?
Стоило мне посмотреть на себя.
Ты интроверт?
Я — показатель того, что происходит вокруг меня. Например, одни змеи вводятся в лесах, а другие водятся в зоопарке. Зоопарки в этом не признаются, ведь если читать ярлычки, змеи водятся где-то еще, кроме своих клеток.
Из твоего довода не следует ничего. Ты неважный философ.
Я показываю тебе то, что случается за кулисами, а ты называешь меня неважным философом. Тебе не нужно меня как-либо называть. Посмотри на эти большие лодки, помечтай о тех самых портах, из которых они пришли. Подумай о тех разных разностях, которые они перевозят, о том оружии, которое может довести любого до безумия страха и вызвать в воображении целый рассказ. Словно с небес к нам нагрянули лодки. Мы были карликами по сравнению с ними. Что они делали здесь и почему их так много? Немец и монгол едва ли не соприкасались бортами. Все было так, как если б они были людьми, а мы — муравьями. Дети, игравшие позади нас, еще не заметили этого зловещего зрелища. Но, как видишь, я в состоянии лишь посмеяться над возможностью твоего предания.
Моё предание?
У тебя нет ни такта, ни навыков, ни системы, системы…
Имеешь в виду отсутствие плана.
Ты также не добиваешься сходства, не ставишь серьезных целей, не борешься с истиной.
И не прохлаждаешься в жанровой литературе.
Нет никаких сантиментов. Кажется, мы начинаем находить какие-то точки соприкосновения. Сходство со смертью и разрушением — это смерть, разрушение и так далее.
Типа бобов на одной полке.
Разумеется, связь.
Принцип реальности неразрывно связан с нашими отношениями, поэтому нам ничего не нужно отслеживать.
Факты, с которыми мы столкнулись, нуждаются в обработке.
Мне не нужно излагать рассказ, чтобы высказать свою точку зрения.
Этот рассказ — пример твоей точки зрения. Вздорное стонущее лицо появляется из ниоткуда. Искусно исполнено.
Имеешь в виду злобную лодку.
Нет, ты предоставил эту информацию. Но не стоит расстраиваться из-за этого несоответствия. Гармоничные отношения порождают утомительную суету и однообразные повторяющиеся разговоры…
(Затем лодка затонула, оставив после себя фрагменты пурпурного мусора, покидающие гавань.)
Вопрос о статусе нарратива предполагает иерархию литературных ценностей, которой я не придерживаюсь в своей работе. Нарратив не является ни угнетателем, подлежащим уничтожению, ни утверждающей силой любого литературного импульса.
«Ты попадаешь в мир благодаря человеку. В любом случае, это правда. И все же я продолжаю задаваться вопросом, что это значит в каком-то более широком смысле? И тогда я задаюсь вопросом, к какому большему смыслу я клоню. По ту сторону того, что я могу сформулировать, есть нечто такое, что тянет к письму».
Расширение происходит как внутри, так и вне писателя. Но я могла бы также сказать, что именно хаос подталкивает к письму: слова встают на свои места в ожидании неразберихи. Или, с таким же успехом, это могла быть еще не сформулированная теория, которая, если ее сформулировать, будет включать в себя ряд фрагментарных историй. Историй, которые были задержаны в пути вопросами. Результатом может стать что-то вроде монтажа рухнувших идей. Это напрямую отображает чудовищность этого мира. Всеми фактами я не владею.
Поскольку я продолжаю избегать таких абсолютов, как утро и, в таком случае, ночь, я не могу вернуться к исходному утверждению. И все же я противоречу сама себе, поскольку эти утверждения распространяются по своим косвенным ссылкам. Здесь на ум приходит слово земля. Земля — это выстроенная идеология. Или мир печати.
Я вижу землю, но не могу понять ее истинный смысл?
Я уже предвкушаю исчерпание этой темы.
Структура письма, исходящая из предвкушения в отношении к чему-то другому, чтобы стать чем-то — то есть письмом — должна быть заимствована у обстоятельств этого мира во всей их пристрастности.
Перевод Р. Миронова
From the upcoming book Various Devices (Moscow, Polyphem)
For She
THE BACK OF the head resting on the pillow was not wasted. We couldn’t hear each other speak. The puddle in the bathroom, the sassy one. There were many years between us. I stared the stranger into facing up to Maxine, who had come out of the forest bad from wet nights. I came from an odd bed, a vermilion riot attracted to loud dogs. Nonetheless, I could pay my rent and provide for him. On this occasion she apologized. An arrangement that did not provoke inspection. Outside on the stagnant water was a motto. He more than I perhaps though younger. I sweat at amphibians, managed to get home. The sunlight from the window played up his golden curls and a fist screwed over one eye. Right to left and left to right until the sides of her body were circuits. While dazed and hidden in the room, he sang to himself, severe songs, from a history he knew nothing of. Or should I say malicious? Some rustic gravure, soppy but delicate at pause. I wavered, held her up. I tremble, jack him up. Matted wallowings, I couldn’t organize the memory. Where does he find his friends? Maxine said to me, «But it was just you again.» In spite of the cars and the smoke and the many languages, the radio and appliances, the flat broad buzz of the tracks, the anxiety with which the eyes move to meet the phone and all the arbitrary colors, I am just the same. Unplug the glass, face the docks. I might have been in a more simple schoolyard.
Open box (fragment)
Blank note
When one listens becomes
Don’t finish the thought
As it would shut away
The page will not inflate
Lungs do
That’s clink between
Thud and shine
Above kitchen rolling
Here
Kitchen
Is a fluid first, then later
Almost nothing
An illusion
Following from
Of
What wasted
As if gratitude were a kind of thing
To give up
Give it up
A whacky thing
But some waste, an extra whack for instance
Creates a little dogma
Vexed regard
Neither efficacious nor harmful
Something wanted here
A decision
With the option of turning back or resting between
Between us and a thing
Not yours, not mine
That owns us
Makes us relate to force
[. . .]
Said it’s good
To see
Face
Holding
What I mean is blending persons
The pleasures of abstraction
Meeting in a chill
Amplifies
Such that the box is equally present
From the perspective of any
Side and its open
Distance
Any combination will unpack
Already done
No more work
Even dawning will remarking make
[. . .]
A score without objective
Open hands deploy
Hope without hope
As future etch
Between a word and a thing
Lives a little dummy
Hired
To make sense of people
Someday
Some say
Snarl
For fun
One can love between words
For a long time
In bad times
Friends build dummies nests
[. . .]
Old song
Of what the hell is
Disappearing in
The mortar
Filling up
And cup
Today
They’re full
Thank something else
Not oneself for this
To avoid the greed
That stares down
You and me stared down
Unreasonably, friend
And younger people too
Let’s not pass that on
Adorno’s Noise (fragment)
consents to statements one knows ultimately to implicate murder (A Score)
········· I have never seen a dead confounding array of information
········· one a vast circular logic two we agreed to park it
········· three each has been brought forward in the preceding statement mental distance is necessary I am serving in the Senate
········· It’s buoyed our spirits a road improvement plan excuse it them, in times of peace
········· my sound mind’s distance having become a bit overbearingly loud no person pictured one two three brought forward in the summons
········· dined is the precise sentence designating a complete thought whether vegetarian or the poet suffered a word death the outcome could not have been predicted having become reliant upon
········· other people stepped between many saw it coming two persons riveting against our better judgment the invasive species was permitted to appear in unprotected
········· blind spots or cloture osmosis one vagrant two crying out loud three each has been brought forward in the future site
········· cite lived there first “this is not prose” still riveting Rosie became the symbol of unemployment the constitution revels in formalities I think I know what this document is trying to convey what I was to it, without question who it was to it, without question
········· suffered a word death knowing the literature the dotted line they signed I have never seen a song with words intermixed such that all figures of speech borrow strikes from their roots It is not that some grave responsibility awaits It is not that this pleasure of Where the accused stand waiting It is not that this picture of
········· Where the was protected by With So that an appeal there not being thus to be done now actions are caused by chemicals Leaving the earth for a phrase: I had met her in the dark
To performers: note that density increases toward the bottom of the score
Memory Play (fragment)
Prologue
(A bedtime story/conversation in a little tent town out in the salt flats.)
REPTILE
If I tell you one thing that I remember, you will think I’m an idiot for remembering only one thing. This is one thing that makes theater different from real conversation. If I provide you with several of my most esteemed memories, you will probably believe there are more where those came from, and I will have earned your respect. This will make theater a little more like real conversation.
PELICAN
I have a job and it is virtually all I can think about; however, I think this: memory is nothing but words stored up in an inefficient computer. What you will remember of this conversation will be nothing like what went into its construction. Such understanding promotes success in business. I know that people want to see the tip of the iceberg only. Business is like a successful cabaret.
FISH
I had suffered for a long time from the illusion that remembering inhibited one’s experience. Now the illusion is almost my only memory- and that I am cold and that I have been cold for a long time and that this coldness was brought on gradually by an illusion. Yet, it is likely that I will not be cold later. Then, I will remember something else and not this. I will have forgotten the story to which I currently refer. Each person has her own theater. I propose this as an exhibit or a symptom of my personal stage.
REPTILE
Who is the bully?
PELICAN
The spitting image of continental drift.
FISH
Envy is the disease of the 90’s as opposed to…
PELICAN
…the person, it must be sellable, it must be way up there, but it must not make the normal consumer feel small, it must be way out there but something like what the regular kind of person sees in himself, something that can expand.
FISH
You must be a toy inventor. The image on the outside of the box is hot and fierce; inside, the toy itself is gray and cold. From this we learn that toys are the souls of aggressors.
REPTILE
Who is the bully?
PELICAN
The thing you want to buy. The thing I want to sell. Something to play with!
REPTILE
I think I remember who it is: a man slept here. He was going through the roof in this thought, he was saying this is driving me through the roof in my sleep, this is waking me up. The sky buzzed in the dim field. The pleasing buzz muted displaced events acting out their insane melodramas: women in large groups going upstairs to apartments leaving solitary males below imitating the habits of lizards, then the women reappearing, laughing or biting with an overtone of repulsive sincerity, but the distant buzzing distracts him from this center stage event, and he enjoys himself…
Ocean approaching Berlin
A speck of someone in the middle of a Berlin Street out in the open. Clandestinely is it I? Or something else? Telescoping out to a view still close-in of many streets with people hiding in reconstruction doorways, several of them on varying cobbled and narrowed and paved streets some so broad and straight they exhaust the idea of walking to where one is going but there are also people out and about though I sense not for enjoyment, then I recall enjoyment, a noisy recall, as option and a falling in love sensation tracks my tracking from the ocular position of a digital surveillance device you also have on your computer, so I see that I am replicating google maps but in 3D. This world is too barren. Fullness goes missing. An ocean of sound swells and recedes through the spaces left in the absence of traffic noise. A broom scratches across a ground floor patio, already clean as a whistle. Then the ocean of sound, then the broom scratching, then an exhale ending in a whistle. The sweeper lowers self slowly onto a cushioned patio chair seat. The sound wells up in splashes washing out higher pitches. Elements intercede in elements. An ocean approaches Berlin. The Spree quietly courses through the city unhampered by encroaching waves and the threat of boundlessness, of water bodies mixed in cocktails of sorrow, in flashes of blue light through a hospital window on one side of the Spree and then the other. A fugue of blue flashes, brooms brushing surfaces. Time blinks in their hypnosis. It blinks, and again blinks unwittingly attracting tracking radar. A device in nowhere plucks at time with the assistance of the tracking. Track and pluck track and pluck. Then a wave of sound almost swallowing the city in a seductive wish coming from a mind—in there out there. That something else telescoping, not me. Or just neural phenomena. Then a literal wave threatening to crash the Spree—the Spree, nerveless and brusque. The through line continues its direction to merge with the Havel, flow into the Elbe, enter the North Sea. The landlocked Baltic via the Kiel Canal. Radionuclides flow into a scientist’s sample gatherings. The sweeper again sits down slowly on a cushioned patio chair, this time on an ocean liner. This time on a skiff carrying scientific gear to testing sites. Someone faint and far may be sweeping ocean surface. A sound of completing a task of breathing out a little heavily of painstaking movements and the pleasure in calibrated gesture. Time blinks again, loses a relay falling on the tracking signal and then the whole apparatus. Where did the time go someone asks from inside a garage I am passing, out in Spandau or suburb of a different city. Time doesn’t hold water. It washes through a child’s voice coming through the speaker phone. I or that not-me something else have overheard a private conversation again, captive to or captivated by surveillance again dreams circling back to where you and I live or have lived or will be living under time’s re- soundings.
Toy Boats
I PREFER TO distribute narrative rather than deny it.
The enemies of narrative are those who believe in it and those who deny it. Both belief and denial throw existence into question. Narrative exists, and arguments either for or against it are false. Narrative is a ping-pong ball among blind spots when considered in the light of its advantages and defects.
Narrative holds within its boundaries both its advantages and defects. It can demonstrate its own development as it mutates throughout history. This is its great advantage. I.e., in accomplishing its mutability, it achieves an ongoing existence.
Narrative might be thought to be a character and its defects lie in his «potential to observe his own practice of making falsehoods.» If this narrative is imitating anything, its intention is to convince the audience to enjoy the imitation, whatever its lack of truth or reasonableness.
Those who object to this artifice are narrative’s enemies, but they, too, are part of the story. They are subjects in the hypothetical world of a story. «I» too am a subject of narrative; I see enemies all around.
Because nothing is happening these days, no weather, no fighting, morning and nights, I had thought to begin my account with a little fable or narration. But I have been intercepted en route by a question, attempting to trap in flight that which forms a narration. What does it mean to allow oneself this indulgence? The indulgence of a little story? Meanwhile we have gone down in defeat and my account has entered history.
This is a more or less inaccurate translation of a bit of writing from Jean-Pierre Faye’s Le Récit hunique. It is a story about the temptation to tell a story whose fate by the mere coincidence of time is to enter history. Faye tells us the story about the story rather than the original story, which has disappeared into history along with the enemy. The original has been replaced with a story that functions as a critique. The critique holds its story up as an example. Or, another way to look at this is that a story can be an example of a story and so serve as a critique.
What Is the Status of Narrative in Your Work?
Oh, the boats are large, are they not?
Whatever gave you that idea?
From looking at myself.
You are introspective?
I am an indication of what occurs around me. For instance, some snakes occur in forests, whereas others occur at the zoo. This is something zoos will not confess, for when you read the labels, snakes occur someplace other than in their cages.
Your argument doesn’t follow. You are a bad philosopher.
I am showing you around behind the scenes and you call me a bad philosopher. You don’t have to call me anything. Look at those large boats, dream of the ports they have come from. Think of the miscellany they carry, the weapons that can drive anyone into a frenzy of fear and conjure a story. From out of the blue, the boats descended upon us. We were dwarfed by their size. What were they doing here and why so many? The German and the Mongolian were nearly touching hulls. It was as if they were human and we were ants. The children playing behind us had not yet noticed this ominous display. But as you can see, I can only make fun of the possibility of your tale.
My tale?
Isn’t that what you wanted?
You have no tact, no skills, no frame of, frame of…
You mean no plan.
Nor do you produce resemblance or have a serious purpose or struggle with truth.
Or dally in genre literature.
There are no sentiments. It seems we are beginning to find some points of agreement. A resemblance to death and destruction is death and destruction, etc.
Like beans on the same shelf.
Yes, a bond.
The reality principle is continuous with our relationship so we don’t have to trace things.
The facts we have come up against are in need of processing.
I don’t have to tell a story to make a point.
The story is an example of your point. An ugly howling face comes out of nowhere. It is artfully executed.
You mean a bad boat.
No, you have provided that information. But don’t get upset by the disparity. A harmonious relationship produces a tedious vanity and a single repetitive conversation…
(Then the boat sank, leaving behind them pieces of purple debris floating out of the harbor.)
The question of the status of narrative presupposes a hierarchy of literary values I don’t entertain in my work. Narrative is neither an oppressor to be obliterated nor the validating force of all literary impulse.
«You get to the world through the person. Anyway, it’s true. And yet, I keep wondering what does this mean in some larger sense? And then I wonder what larger sense I am getting at. There is something on the other side of what I can articulate that grabs the writing to it.»
Extension is inside and outside of the writer. But I could also say that the thing pulling the writing toward it is chaos: the words fall in place in anticipation of a jumble. Or equally it could be an as yet unarticulated theory, which if ever made articulate would comprise a number of fragmented histories. Histories that have been intercepted en route by questions. The result might be something like a montage of collapsed ideas. This is a reflection on the enormity of the world. I am not in possession of all the facts.
Because I continue to avoid those absolutes like morning and then night, I can’t get back to the original statement. And yet I contradict myself, as these statements distribute themselves in their oblique reference. The word ground here comes to mind. The ground is the constructed ideology. Or a world of print.
Do I see the ground but can’t make sense of it?
I am already anticipating exhausting this subject.
A structure for writing that comes from anticipation relative to an elsewhere, which to become somewhere—i.e., a writing—must borrow from the things of this world in their partiality.